От ошибок до чуда
Это был обычный февральский день: к тому моменту мне уже удалили опухоль в малом тазу и вывели колостому (отверстие для вывода кала на брюшной стенке). Мама зашла в комнату с результатами гистологии, которые мы ждали так долго. Диагноз — саркома IV стадии (группа злокачественных опухолей). Не помню ее первых слов, но главную мысль запомнила четко: «Ты будешь жить. Самое страшное позади — угрожающей опухоли больше нет. Нужно только пройти лечение. И помни: ты не болеешь, ты выздоравливаешь». Благодаря тому, как мягко и уверенно она это сказала, у меня не было ни паники, ни слез. Только спокойствие и понимание: «Так, значит, теперь вот так надо двигаться». Я даже не осознавала тогда всех трудностей впереди — просто знала, что буду жить.
Первые симптомы появились в сентябре 2022 года, а саркому IV стадии мне поставили в феврале 2023 года — через пять месяцев, в Томске. Потом уже в Москве, в НМИЦ им. Блохина в конце февраля 2024 года, уточнили: опухоль желточного мешка II стадии.
А до этого — ад. Когда я попала в первую горбольницу Новокузнецка, врачи три недели не могли понять, что со мной. Отправляли по другим клиникам, даже платным, назначали процедуры, в результатах которых сами не были уверены. Хирург, который в итоге меня оперировал, потом сказал, что каждая минута до операции могла быть последней. Опухоль была размером с футбольный мяч и уже разлагалась. То, что операция прошла успешно, — настоящее чудо.
Но после нее никто даже не объяснил, что делать дальше. Мама сама повезла мои материалы на гистологию в Томск, где мы ждали диагноз еще три недели. Из всех врачей в Новокузнецке и Томске только один действительно хотел помочь — хирург Дмитрий Игоревич Кузнецов. Без него меня бы уже не было.
Во всех медучреждениях — в Первой горбольнице, онкоцентре, Томском исследовательском центре и даже хосписе — было одно: равнодушие, безответственность и ужас. Диагностика? Ошибочная. Первый диагноз — «саркома IV стадии» — оказался неверным. Из-за этого я потеряла время, появились метастазы, хотя на самом деле это был банальный запор, а врачи кричали, что у меня «поражен кишечник». Отношение? Равнодушие — это мягко сказано. В критических моментах, когда нужна была срочная помощь, сталкивалась с жестокостью. Меня пичкали наркотическими обезболивающими, и я неделями не выходила из состояния сна. Скорость? Никто не торопился.
Контраст после переезда в Москву был как небо и земля. В НМИЦ им. Блохина за две недели поставили точный диагноз и начали экстренное лечение. Шансов было мало — слишком много времени потеряли в Новокузнецке, но врачи не отмахнулись. Качественно подобрали индивидуальную схему, сделали МРТ и КТ моментально, установили венозный порт, чтобы не убивать мои измученные вены. Химиотерапию я проходила в стационаре, и все это время врачи были на связи — не только в больнице, но и онлайн. Я встретила профессионализм и человеческое отношение, как будто, наконец, попала туда, где меня действительно хотят вылечить.
Возможность пройти эффективное лечение в тяжелой ситуации без частных клиник есть. В моем случае достаточно было взять справку 057/у из клиники по месту жительства, собрать все медицинские документы, стекла-блоки и записаться на прием. Эта справка дала право на бесплатное лечение в НМИЦ им. Блохина — все обследования, анализы (за редким исключением) и терапия были за счет государства. Единственные расходы — жилье и еда до момента госпитализации. Что касается регионов, уровень диагностики и подхода к пациентам там часто оставляет желать лучшего. В крупных городах, таких как Москва или Петербург, медицина действительно работает иначе.